Кэтрин Куртц - [Легенды о Камбере Кулдском 1-2] Камбер Кулдский. Святой Камбер

Охранник задвинул тяжелый засов, а Катан снова обернулся к несчастным.

— Прощайте, друзья мои, — сказал он спокойно. — Я не надеюсь снова встретить вас в этом мире. Он опустил глаза. — Так пусть там вы найдете больше справедливости. Мои молитвы пребудут с вами.

Он повернулся, чтобы идти, а в камере послышался слабый шум — это все узники опустились на колени.

— Да хранит тебя Бог, молодой господин, — сказал Эдульф.

— Береги мальчика, — добавил другой.

— Мы все благодарим тебя.

Впоследствии Катан пытался вспомнить, как он вышел из тюрьмы — и не мог. Кажется, он отвел мальчика к себе и поручил слугам накормить и уложить его спать Он пришел в себя, лишь заканчивая письмо к отцу, где описывал свое поражение. Подписав и запечатав послание, Катан немедленно отправил его с гонцом.

Затем он вновь утратил связь с реальностью и не помнил ничего с того самого мига, как опустил голову на руки, желая дать отдых уставшим глазам.

Разбудило его легкое прикосновение к плечу и голос Вулфера, управляющего, который пришел сообщить господину, что близится рассвет и что ванна для него готова.

Все тело его бунтовало, и Катан с раздражением оттолкнул цирюльника, явившегося побрить его; отказался он также и от кружки эля, принесенной заботливым Вулфером. Слегка перекусив, он оставил управляющему распоряжения на время своего отсутствия, заглянул к безмятежно спящему Ревану и неохотно спустился во двор, где слуга Кринан уже дожидался его с двумя лошадьми.

Спустя полчаса Катан уже въехал во двор королевской часовни. В голове слегка прояснилось от свежего воздуха, но на сердце по-прежнему лежала тяжесть. Молодой придворный не смотрел по сторонам, он высоко поднял ворот плаща, показывая всем, что не желает ни отвечать на приветствия, ни отвечать на вопросы и пуще всего — говорить о вчерашнем происшествии.

Но ему не удалось остаться незамеченным. На пути он встретился с родичем своей жены — Коулом Хоувеллом.

Коул, очевидно, подстерег тот момент, когда Катан и Кринан въедут во двор. Тонкие губы изобразили улыбку, в которой было больше яда, чем доброжелательности.

— Доброе утро!

Коул подошел совсем близко, так что у Катана не было возможности объехать его.

— Хорошо ли ты спал, брат мой? Ты выглядишь очень утомленным.

Катан мысленно выругался, но постарался скрыть чувства.

— Хорошо. Благодарю. А ты?

— Я обычно плохо сплю, — пожаловался Коул. Он осторожно следил за выражением лица Катана. — Но у меня нет причин для беспокойства.

Он посмотрел на солнце, играя своим кнутом, и перевел взгляд на Катана.

— Я слышал, у тебя появился новый паж, — сказал он как бы между прочим.

— Новый паж?

— Да, тот, кого ты выбрал среди заключенных.

Катан почувствовал, что все мышцы его напряглись. Он удивился, что Коулу уже все известно. Должно быть, Молдред рассказал о случившемся в тюрьме всему двору.

— Это правда, — наконец сказал он, — я каждый год посылал несколько юношей для обучения. Почему ты спрашиваешь?

Коул пожал плечами.

— Просто так. Я любопытен. Думаю, ты догадываешься, что стал темой пересудов при дворе, когда вернулся Молдред.

— Очень рад, что доставил развлечение всему двору даже в свое отсутствие, — сказал Катан самым безразличным тоном, каким только мог. — Ну а теперь извини, у меня дела. Да и у тебя тоже.

Он хотел пройти мимо Коула в часовню, но тот, положив ему руку на плечо, задержал его.

— Его Величество сегодня в хорошем настроении, Катан, — сказал он. — Он просил меня ехать рядом с ним на охоту.

— Ты ждешь от меня поздравлений?

— Дело твое. Однако если ты хочешь сказать или сделать что-то такое, что приведет его в дурное расположение духа и сделает злым и раздражительным, каким он иногда бывает, то я не посмотрю, что ты мой родственник…

— Об этом ты можешь не беспокоиться, — сказал Катан без всякого выражения. — Я не намереваюсь говорить с Его Величеством, если, конечно, он сам не потребует этого. Ну, а теперь, если ты позволишь мне наконец пройти, я хочу помолиться один перед общей молитвой. Ведь сегодня принесены в жертву двое невинных.

— Невинных? — Коул скептически поднял бровь, давая Катану дорогу, — Я лично в этом сомневаюсь. Но вы, Мак-Рори, странные люди.

Когда кончилась месса, Катан смог выйти из церкви и сесть на лошадь, не говоря ни с кем. Умница Кринан выбрал место для них сзади всей охотничьей кавалькады, подальше от тех, с кем его господин был бы обязан говорить. Самый ужасный момент был тогда, когда мимо проехала принцесса в окружении придворных дам. Она послала кончиками пальцев воздушный поцелуй, но, к счастью, не остановилась, за что Катан был ей очень благодарен. Он не был уверен, что смог бы смотреть ей в лицо.

Кринан устроил так, что они выехали из городских ворот позже всех. Уже охотники трубили в рога и хлестали кнутами своих собак, чтобы они не сбивались в кучу, а на городской стене в петлях покачивались два трупа, причем один из них — труп ребенка.

У Катана на глаза навернулись слезы, и он долго ехал молча, с опущенной головой. Одна рука была прижата к ноющей груди. Он старался не думать о тех, кто болтался на виселице, и о тех, кто вскоре разделит их участь, но не мог избавиться от чувства вины перед ними. Оно разъедало его сердце и разум. Наверное, он мог бы их спасти, если бы постарался.

Теперь он не мог найти успокоения…

Закончился октябрь, а с ним и казни заложников, Верный своему слову, Имре не отменил казни и не возобновил репрессии против убийц Раннульфа. Крестьяне оплакивали своих земляков, но по крайней мере новых смертей не было.

Казненных оплакивали не только родственники. Больше всех страдал Катан, который в течение двадцати пяти дней мучился с каждым восходом солнца, с каждым рассветом, предвещающим смерть еще двоим несчастным, каждый из которых мог бы жить, если бы Катан выбрал его, а не Ревана.

Но каким-то чудом он сохранил рассудок, возможно, благодаря специальной тренировке Дерини. Во время охоты с королевским двором он пытался, и весьма успешно, скрыть неприязнь к тупому упрямству Имре. Эта черта раньше была несвойственна юному королю, которого он так хорошо знал и любил.

Охота продолжалась почти три недели. К тому времени, как охотники вернулись в Валорет, единственное, что мог делать Катан, — это тщательно скрывать свое горе.

Имре уже стал посмеиваться над Катаном, над его угрюмым видом и вовлек в эту игру весь двор. Так что Катан не мог больше оставаться при дворе и отправился вместе с Рева-ном в святой Лиам к своему брату-священнику. Однако это не спасло его от глубокой депрессии, в которую он погружался с каждым рассветом в течение двадцати пяти дней.

Теперь он все чаще запирался в отведенной для него комнате и не говорил ни с кем, почти не ел и даже не мог смотреть на Ревана, чья жизнь была куплена ценой жизней остальных заложников. И в день последней казни, когда он получил известие о смерти женщины, у которой неделю назад, в день казни ее мужа, родился мертвый ребенок, Катан больше не смог сдерживаться.

Сумасшедшее письмо Джорема заставило лететь в святой Лиам и Камбера, и Райса, а затем последовали долгие часы бесед, молитв и убеждений, прежде чем Катан начал постепенно выходить из состояния депрессии, и даже несколько раз потребовалось искусство Райса-Целителя, чтобы начал появляться прежний Катан.

Спустя неделю, в день Всех Святых, Катан провел один в холодной церкви аббатства всю ночь. Он никогда не рассказывал о том, что случилось с ним в эту ночь, но на следующее утро после мессы он, Камбер, Райс и Джорем выехали из аббатства в Кайрори. Это было спокойное возвращение домой.

Все эти события, естественно, отодвинули поиски наследника Халдейнов. Во время казней Райс и Джорем были вместе с Камбером и его людьми, а болезнь Катана задержала их отъезд.

И только в праздник святого Иллтида в первую неделю ноября они смогли отправиться в дорогу к святому Пирану.

За несколько миль до монастыря их нетерпение достигло предела.

На земле уже лежал первый снег. Он падал всю ночь, пока они спали, и теперь покрывал землю мягким белым ковром, который раздражал глаза и заставлял горизонт сливаться с бесцветным небом. Сырой воздух пробирал до костей; иней оседал на ноздрях лошадей, и еще не привыкшие к снегу животные раздраженно фыркали. Всадникам приходилось внимательно следить за дорогой, чтобы не попасть в яму или на камень. Сегодня они первыми прокладывали путь. Лошадиные копыта оставляли глубокий след на девственно-белом снегу.